Тосты Чеширского кота - Бабушкин Евгений
– Ну что, хочешь курить?
– Сейчас нет, – дипломатично ответил сын, только что прикончивший сигаретку.
Немедленно после просмотра эпизода, Кеша попросил разрешения выйти покурить.
– Ты ж бросил чудесным образом! – завопили было все, но Кеша пояснил, что чудо сие ему сотворить – как два пальца, хоть сто раз кряду. И ушел курить.
А мы остались досматривать третью, главную часть религиозного боевика – Изгнание Духа Болезни.
На экране Кеша, сосредоточенный и решительный, стоял посреди комнаты, а позади него шагах в трех, на подстраховке, мама.
Кеша начал молиться, причем с третьей фразы перешёл на никому не известный язык, голос его сделался низким и хриплым, глаза инфернально осветились, тело задрожало.
Нам стало жутко.
Внезапно Кеша вернулся к русскому языку, из чего мы поняли, что Дух, к которому он обращался, имеет российские корни, и закричал грозно:
– Хочу, что бы шизофрения стала вялой! Изыди, Дух!
При этом он произвел наложение руки на себя самого, то есть просто с размаху хлопнул себя ладошкой по морде да с такой силой, что немедленно опрокинулся навзничь. Тут-то и пригодилась мама, страховавшая Кешу. Было полное впечатление, что номер давно и детально отработан.
Кеша всем весом, падая спиной вперед, обрушился в мамины заботливые руки; она, не удержав его, в свою очередь опрокинулась назад, и оба они, мелькнув четырьмя ногами и разбрасывая тапки, влетели в стенной шкаф, вбив дверцы внутрь.
Созерцание религиозных чудес произвело на нас настолько сильное впечатление, что доза лекарства была повышена вдвое, а Кеша, под каким-то невинным предлогом, переведен в другое отделение к доктору Хаиму.
Через три дня доктор Хаим – заведующий отделением, религиозный еврей, носящий бородищу и черную пиратскую шляпу, вышвырнул Кешу обратно к нам, злобно заявив, что не потерпит у себя миссионерских штучек.
– Все отделение он мне наводнил своей баптистской холерой, – жаловался доктор Хаим, – больных в христианство обращает, пугает адскими карами, пророчествует!
– Хаим, он ведь все-таки больной человек, дурак, можно сказать, – попытался смягчить ситуацию наш заведующий Дернер.
– Дурак, говоришь? – взвился Хаим, – а по сто шекелей с больных брать за евангелие – ума хватает! Он свою литературу за деньги пристраивает, этот мессия. Забирайте обратно своего самозванца!
Кеша требовал выписку, и нам пришлось представить его на окружную психиатрическую комиссию.
Надо сказать, что комиссия эта обычно бывала очень лояльна к больным. Сидели там два независимых психиатра, юрист, адвокат больного, и конечно, все заинтересованные стороны. Что-то вроде небольшого суда. Обычно комиссия выписывала больных или продлевала госпитализацию всего лишь на недельку – другую.
Кеша вошел в кабинет комиссии с гордо поднятой головой. Он был похож в тот момент на Жанну Д'Арк, отпустившую жидкую, противную бороденку и утратившую грудь. Сесть он отказался. Юрист комиссии начал было представлять членов собрания, но Кеша решительно оборвал его сразу.
– Комиссия ваша незаконная, – заявил Кеша, – лечить вы все равно не умеете! А я сейчас вам покажу, как лечить с помощью Духа Святого! Изгоню из себя дух шизофрении на ваших глазах!
Комиссия подрастерялась, а Кеша, мастерски воспользовавшись замешательством противника, крикнул:
– Изгоняю тебя, Дух шизофрении!!!
И наложил на себя руку со всей своей дурацкой мочи.
Поскольку страховки в виде мамы на этот раз не было, Кеша грябнулся на пол в полный рост и с деревянным стуком.
Комиссия, приподнявшись с мест, через стол посмотрела на место падения.
Кеша стоически, не мигая, как Буратино, глядел на них с пола. Член комиссии, доктор Хмурик, восхищенно выдохнул по-русски:
– Ни хрена себе, экзорцист…
Комиссия села, и Кеша, не успев даже подняться с пола, получил еще три месяца.
Недавно мы выписали Кешу.
А сегодня нам позвонили и сообщили, что он вновь подрался с мамой, а когда приехала полиция, устроил голливудскую погоню, пытался уйти через балкон, упал с четвертого этажа и сломал…
– Позвоночник? Голову?! – с надеждой закричали все.
– Нет, – ответили нам по телефону, – ногу. Только ногу. Зато в трех местах…
Оказалось, что полиция отвезла Кешу в «Сороку», и ортопеды хотели делать операцию, чтобы совместить кость, но Кеша отказался категорически. Был вызван психиатр, и добрая доктор Полина, не сумев уговорить Кешу на операцию, спросила, какого же, собственно, хрена, он, гадёныш, отказывается?
– Нога у меня и так заживет, – логично объяснил Кеша, – а вот операция еще неизвестно, что причинит. Вот голову же мне оперировали, и что хорошего вышло? Да ничего! Сами видите…
Полина не нашла, что возразить.
Сейчас Кеша в тюрьме, ездит на инвалидном кресле и через несколько дней должен поступить к нам на экспертизу.
Приезжай скорей! Мы ждем тебя, Кеша!
Так выпьем за то, чтобы мы всегда дожидались. Но только тех, кого ждем по-настоящему!
6. Дежурство как дежурство
Я на работе. А где же мне еще, собственно, можно быть? В ресторан не приглашали…
Дежурство разгорается, медленно, но неотвратимо, как пожар во сыром бору. Иду подписать и продлить запирание в мягкой комнате для Ицхака (я про него уже как-то рассказывал, помните, крендель с гипсом?). Он сегодня отмочил такую штуку.
Есть у нас прогулочный двор, покрытый сеткой от побегов и тканью от солнца. Так вот, Ицхак, чтоб он был здоров, невероятным образом забрался на этот навес на высоту примерно метров четырех-пяти и слезть не смог. Ну, как кот.
Мы примчались на радостные вопли сестер, которые лихорадочно стаскивали матрасы на место предполагаемой жесткой посадки этого акробата. А Ицхак лежал над нашими головами на сетке, на фоне синего южного неба, в одних лишь потертых трусах и выл от страха.
Больные начали заключать пари на сигареты. Спорили, негодяи, сколько он продержится. Самые азартные считали, что только через три-четыре дня Ицхак свалится сам от голода и жажды. Посыпались предложения – вызвать пожарных, вертолет, полицию и его жену. Этому воспротивились те, кто видел его жену, и заявили, что если она придет – то он точно останется на верхотуре до конца времен.
Пытались сманить его кока-колой. Не слез. Сулили бурекасы. Тоже не помогло.
Кто-то из врачей начал настаивать на выстреле с усыпляющим уколом, но Ицхак, услыхав это предложение, тут же, с небес, прервав вой, объяснил доктору, куда он может засунуть себе усыпляющий шприц.
Развлечение грубо прекратил офицер службы безопасности больницы. Будучи человеком спортивным и решительным, он повторил восхождение Ицхака, взобрался на самый верх, схватил верхолаза за немытую волосатую ногу и, под ободряющие крики и аплодисменты, задним ходом аккуратно сполз вместе с ним на грешную землю. Блестящий аттракцион завершился без яркого финала, то есть без членовредительства. Но было решено Ицхака закрыть в мягкой комнате до утра. Чтобы остыл в пропорцию.
Потом меня вызвали в женское отделение. У них там женщина беспокойная была фиксирована к кроватке. Медсестра – сабра (родилась в Израиле), по-русски не умеет, докладывает про эту привязанную больную тетку:
– Доктор, плохо дело, похоже делириум начинается.
– Что вдруг? – спрашиваю.
– У нее зрительные галлюцинации. Она лошадей видит, вон, смотрите, опять кричит: «Она – лошадь!!!. Она – лошадь!!!»
Я пошел посмотреть. Вижу, лежит крепко завязанная русская тетка, видимо с религиозным бредом, поскольку, по-русски призывает во весь голос Иисуса: «Ии-сус!, Ии-сус!». Проблема в том, что на иврите «hи» – значит «она», А «сус» – это «лошадь».
Ну, слава Иисусу, не делириум. Продолжаю дежурить.
Ицхака выпустили из мягкой комнаты, решили покормить. А он вдохнул шницель и умер. Но наш персонал лихой, шницель выбил и Ицхака оживил. Я даже не успел добежать до отделения. Недолгая смерть не укротила его нрав ничуть. Лезет ко всем и всех измучил. Привязался к русским медбратьям, те его шуганули. Ицхак этак горестно завопил:
